Юлий Александрович Данилов
«Есть у нас тут один сотрудник. Он считает на машине, а она почему-то останавливается. Не могли бы Вы помочь?»— с этих слов Исаака Константиновича Кикоина началось наше дружески–деловое общение, продолжавшееся более двадцати лет. Какие только проблемы он ни затрагивал в наших беседах: и всегда интересовавшие его вопросы обработки экспериментальных данных, и трудности, связанные со становлением физико-математического журнала для юношества «Квант», и, казалось бы, далекие от круга его основных интересов экзотические объекты, возникшие за последние годы в математической физике, типа солитона или странного аттрактора, различные малоизвестные факты из истории науки, философские проблемы естествознания и многое другое.
Исаак Константинович редко довольствовался ответом на поставленный вопрос. Его, непревзойденного мастера своего дела, неизменно интересовало не только то, что сделал сотрудник, но и как был получен результат. В частности, когда я принёс программу, позволявшую считать «без остановки», Исаак Константинович поинтересовался:
— А как Вам это удалось?
Я пояснил, что речь идет о кривой, которая сначала идёт очень полого, а затем круто взмывает вверх, и машина, принимая столь резкое возрастание за обращение в бесконечность, останавливается, так как «не любит делить на ноль». Но если мы, дойдя до крутого участка, перейдём к обратной функции, то резкий подъём перейдёт почти в горизонтальный участок, расчет которого не составит уже никакого труда.
Как—то Исаак Константинович попросил выяснить, верна ли гипотеза (речь шла об эффекте Зенфтлебена), согласно которой огромный массив данных (более 800 экспериментальных точек) можно представить в виде суммы двух функций, одна из которых зависит от отношения магнитного поля к давлению, а
— А как же можно проверить такую гипотезу?
— Кто из нас математик, Вы или я?— смеясь парировал вопрос Исаак Константинович.
Наша беседа происходила в канун каких-то праздников, и все свободные дни я тщетно пытался подобрать ключи к задаче, пока мне, наконец, не пришло в голову очень простое и убедительное (так как оно не требовало предварительной обработки экспериментальных данных) решение. На плоскости магнитное поле—давление я построил криволинейный четырёхугольник из линий уровня двух функций, о которых говорилось в гипотезе,— прямых и гипербол. Если гипотеза верна, то разности экспериментальных значений в вершинах четырехугольника вдоль прямых и вдоль гипербол попарно равны. Проверка показала, что обе разности различаются на величины, на несколько порядков превосходящие ошибки измерения. Гипотеза была неверна! А через два месяца Л.А. Максимов построил теорию эффекта, дававшую правильную зависимость от магнитного поля и давления. Исааку Константиновичу предложенное решение понравилось, и он, глядя на доску, где был нарисован криволинейный четырёхугольник, несколько раз повторил:
— Красиво!
Услышать такой отзыв от него, ценившего не только доказательность, но и эстетику научного результата, было, что и говорить, лестно. Но похвала Исаака Константиновича была одновременно и своеобразным авансом на будущее: она обязывала и окрыляла.
Однажды Исаак Константинович попросил рассчитать ёмкость конденсатора, имевшего форму эллиптического цилиндра с отведённым в несоосное положение извне
Е.Л. Сурков предложил необычайно простое, красивое и физичное решение. Он рассмотрел два предельных случая: «крылышко», почти вплотную прилегающее к поверхности цилиндра, когда (за исключением краёв) хорошо работает приближение плоского конденсатора, и «крылышко», далеко отведённое от цилиндра; получил асимптотические формулы и выдал важные для экспериментаторов рекомендации. Мне удалось, затратив субботу и воскресенье, получить аналитически замкнутое решение задачи в тета–функциях Якоби (я сам
— Ещё в пятницу я показывал Вам в лаборатории «живой» конденсатор, а в понедельник Вы приносите решение в виде тета–функций Якоби. Почему Вы сразу сказали, что попытаетесь решить задачу с помощью конформных отображений? Как Вы мыслите?— задал он вопрос.
Я попытался было отшутиться, что психологией математического открытия занимались такие выдающиеся математики современности, как Ж. Адамар и великий Ж.А. Пуанкаре, но таинство открытия так и осталось за семью печатями. Однако Исаак Константинович проявил настойчивость, и по его просьбе я вынужден был шаг за шагом рассказать весь ход решения задачи, предупредив, что он не во всём совпадает с тем, как я мыслил, ибо процесс мышления не всегда поддается анализу. Трудно поверить, но такой занятый человек, каким был Исаак Константинович, на протяжении четырёх часов внимательнейшим образом вникал во все детали решения, с досадой отрываясь лишь для того, чтобы ответить на неотложные звонки. Вопросы, которые он задавал, свидетельствовали о глубине
Красота науки привлекала его, доставляла наслаждение, наполняла высоким смыслом его деятельность и рождала неутолимую потребность делиться постигнутой красотой с другими, особенно с детьми.
— Не могли бы Вы рассказать об этом в «Кванте»?— таким предложением не раз заключал Исаак Константинович беседы со своими сотрудниками и придирчиво заставлял по много раз переделывать текст, если что-то в нём было неясно.
«Квант» и учебники для школы были естественным продолжением основной деятельности Исаака Константиновича, которую, не опасаясь обвинений в пристрастии к «высокому стилю», с полным основанием можно охарактеризовать как служение науке. Работа была для него не бременем и обязанностью, а высоким призванием, и в ней, требовавшей полной отдачи, он черпал силы для того, чтобы продолжать заниматься любимым делом.
Физика, да и вся наука в целом, не ограничивалась для Исаака Константиновича тонким временным срезом «сейчас и здесь». Великолепно разбираясь в истории физики, он остро ощущал преемственность всемирного процесса постижения истины и с удовольствием беседовал на историко-научные темы. Семинар Исаака Константиновича по истории физики посещали часто и охотно все, кому была близка тематика очередного сезона, обычно освещавшая определённый период в развитии физики. Выступать на таком семинаре было делом ответственным и нелёгким, но доставлявшим большое удовольствие. Нужно было видеть, как загорались глаза Исаака Константиновича, когда он слышал новый для себя факт или неизвестную ранее подробность. Любителям риторики приходилось туго: несколькими вопросами Исаак Константинович выяснял существо дела, и неосведомлённость краснобая становилась ясной всем, даже самому докладчику. Создавалось впечатление, что в занятиях историей науки Исаак Константинович черпал не отдохновение, как многие его коллеги, а вдохновение, учась на примерах великих мастеров прошлого. Помню, как загорелся Исаак Константинович, когда я показал ему собранную и подготовленную к печати переписку Галлея и Ньютона, из которой отчетливо было видно «распределение ролей» в третьей книге «Математических начал натуральной философии», «Автобиографию» Тихо Браге и огромный материал, накопившийся за многие годы изучения творчества Кеплера.
— Это непременно нужно издать! Хранить такое богатство у себя на письменном
Незабываемыми остались для меня и встречи с Исааком Константиновичем по поводу перевода подготовленной им статьи для международного журнала. Он не только тщательнейшим образом редактировал русский оригинал, но и внимательно вникал в тонкости английского языка. В поисках более точного эквивалента иногда приходилось переводить устно отдельные фразы на немецкий, после чего мы приходили к согласию по поводу одного места с тем, чтобы немедленно начать спор о смысле следующей фразы. Получив из редакции журнала оттиски, Исаак Константинович подарил мне один из них с трогательной надписью «Соавтору от авторов».
Живой и доброжелательный, он находил особое удовольствие в организации неформальных юбилейных торжеств, по-детски радуясь удачно найденному слову, остроумной шутке и розыгрышу.
Но сколь ни разнообразна и велика по своим масштабам была его деятельность, главным оставалась физика. Будучи мастером своего дела, Исаак Константинович, как всякий истинный мастер, не переставал совершенствоваться. Его живо интересовало все наиболее значительное, что происходило в современной физике. Зародившаяся в 60-е годы общая физика нелинейных явлений с её удивительными законами, непривычным аппаратом и системой наглядных образов не могла не привлечь его внимания. Обладая тонкой физической интуицией и широчайшим кругозором, он удивительно легко усваивал новую науку, не уставал поражать всех окружающих ненасытной жаждой познания.
С весны 1984 г. Исаак Константинович неоднократно возвращался в беседах к необходимости прочитать курс «Введение в физику нелинейных явлений» для сотрудников отделения. «Только чтобы было понятно среднему академику»!— высказывал он шутливое пожелание. Был обсуждён примерный круг вопросов, продолжительность лекций и другие технические детали. Об этом мы говорили в нашу последнюю встречу, когда Исаак Константинович в последний раз шёл по коридору, чтобы уже никогда не вернуться в свой кабинет.
Готовьтесь!— сказал он, усаживаясь в машину.— Вернусь из больницы, и сразу начнём!— были его слова, сказанные на прощание.
Он с требовательной нежностью относился к своим сотрудникам, и они платили ему искренней любовью и уважением. Каждый из его сотрудников в какой-то мере становился его учеником и ныне хранит воспоминания о своем, особом Исааке Константиновиче, воспоминания личные, хотя они и касаются служебной деятельности (если к науке применимо такое выражение). Делиться