Стихи Анны Юрьевны Котовой

На нашем сайте Вы можете прочитать две книги — «Про собаку» и «Про кошку», а также поэмку «Любовный роман» и следующие стихи:

Профессиональная болезнь

«А у нас редактор был — Блока правил...» И.Жукова Острый приступ редактуры, Хищный, жадный зуд пера — Сделать Бродскому купюры Захотелось мне вчера. А намедни длинноватым Показался Пастернак, Мандельштам — витиеватым, Фет и Тютчев — староваты, У Бальмонта — всё не так! Пальцы с ножницами кружат, И — творения венец — Ясен, прост, не перегружен, Укорочен, отутюжен Совершенства образец. И под лязг голодной стали Слышен слабый стон в отвале: «Ах, зачем мы не писали, Как Станислав Ежи Лец!»

После стирки, злобно

Когда сотру я руки до локтей, Не отвертеться дорогому мужу: Он будет сам обстирывать детей, И у него получится не хуже!

Мы росли в рациональном мире

Мы росли в рациональном мире, К нам склонялись Лейбниц и Ньютон. Перед сном в закниженной квартире Мама пела нам про электрон. Почему ж, каким водоворотом, Стоило немного подрасти, К рифмам старшую, а маленькую к нотам - Смыло нас с научного пути? Может, в глубине, под кожей, где-то Затаился родовой талант - Папе надлежало быть поэтом Или в маме дремлет музыкант?

ЛИМЕРИКИ

Съел один старикашка из Пензы Полкило вулканической пемзы. Так легко и без боли В пищеводе мозоли Ликвидировал старец из Пензы. Пожилой меломан из Ильинского Фанател от Бизе и Стравинского. Но услышал «Любэ» - И теперь не в себе: Марширует в полях под Вертинского. Молодой бизнесмен из Каширы Не любил пошехонского сыра. Но братва попросила - И он ел через силу, Уважая братву из Каширы. Жил один старичок в Ватикане, Изловивший чертёнка в стакане. Он его покрестил И потом отпустил - И допил, что осталось в стакане. Молодой пофигист из Саратова Просыпался под вечер, в полпятого, И, вздохнув глубоко, Посылал далеко Всех других горожан из Саратова. Один диверсант на дорогу Подбросил живую миногу. Она подползала И шины сгрызала, А гаишника тяпнула в ногу. Царь Иван, именуемый Грозный, Чрезвычайно был религиозный: Трижды в день непременно Обнаружит измену, Всех порубит - и кается слёзно. Тёмной ночью на улице Вяза Фредди Крюгер поймал дикобраза. Но в бою в этот раз Победил дикобраз, Потому что колючий, зараза. Пожилой богдыхан из Нанкина Был когда-то студентом Станкина. Но в Нанкине пока Не видал он станка, Как ни пялился из паланкина. Старикан из хрущобы в Чертаново Начал жизнь с понедельника заново: Бросил пить бормотуху, Стукнул тапком старуху И уехал жениться в Иваново. Молодая особа из Склифа Приручила бактерию тифа. И, любимицу холя, Выпускала на волю - Погулять коридорами Склифа.

12.06.1997

Он был всегда. На нём держался мир. Когда он пел - его негромкий голос Перекрывал бряцанье шумных лир, И тишина дрожала и кололась. И музыкант с блистательной трубой Дудел одну загадочную ноту, И в сговоре с надеждой и судьбой Ночной троллейбус снова мчал кого-то. Земля кружилась, пара синих глаз Сияла над Смоленскою дорогой, И Франсуа Вийон молил за нас Печального отзывчивого Бога. И синей кроной вздрагивала ель, И дверь была распахнута навстречу, И часовой исхаживал апрель, И радиола плакала под вечер. И роза в склянке темного стекла Цвела над неоконченным романом, И мостовая медленно текла Реки Арбат, таинственна и странна - И легких строчек вечная печать Горит на сердце, на губах и коже, И этот мир внезапно замолчать Наверно, не захочет - и не сможет...

Один поэт на свете жил

Один поэт На свете жил, Красивый и отважный, Он целый мир Наворожил На лоскуте бумажном. И мир сиял, Любил и пел, Грустил и счастья жаждал, Но навсегда Осиротел Он вечером однажды. И немота, И в горле ком - Как оказалось, важно, Чтоб каждый миг Лежал стихом На лоскуте бумажном...

Заплачу, забьюсь в угол

Заплачу, забьюсь в угол, Нахохлюсь нелепой птицей. Он умер - он в вечность убыл, Обратно не воротится. Болит. Пустота гложет. Не хочется слов и света. Ну что тебе стоило, Боже, Оставить в живых поэта? Но хмуро молчит небо, Бледны, потерянны лица - С землёй, где бы он - не был, Ещё предстоит смириться.

Бомжеватый на вид, в колтунах пальтецо

Бомжеватый на вид, В колтунах пальтецо, Он кричал о любви - Мы смеялись в лицо. Он уняться не мог, Всё хватал за грудки, И брезгливый плевок Утирал со щеки. Мы не видели, как Наступил его час, И занудный чудак Снова умер за нас.

Струится ночь

Струится ночь, звеня, мерцают звёзды, Планеты плавно кружат вдоль орбит, А я в тоске, мучительно тверёзой, Читаю книжку в миллионы бит. Иксы и игреки резвятся по странице, Вот интеграл шипит и бьёт хвостом, Вот распласталась мерзкая таблица - Косая и неверная притом. В глазах уже рябит от опечаток, От формул и от графиков мутит... Когда бы не проеденный задаток, Хрен я бы грызла это до пяти! Но кушать хочется подросшим обормотам, И, высосав кофейную бурду, Проклятую кормилицу-работу Кропаю в полусне-полубреду.

К великим людям прилетали вороны

К великим людям Прилетали вороны И каркали на все четыре стороны. Ко мне ж обычно Прилетает муха И всё жужжит назойливо на ухо.

Моя беленькая девочка

Моя беленькая девочка, Приговаривая ласково, Кормит ужином с тарелочки Кукол ложечкой пластмассовой. Тем, кто съест песок и камушки, Полагается по ягоде... Я гляжу - и к роли бабушки Приноравливаюсь загодя...

Хокку

С моего искусственного дерева Падают пластмассовые листья. Это значит - осень наступила.

Солнечное утро

Летний дождь плеснул по стёклам, По замызганной листве. Грязь столетняя отмокла В замусоленной Москве. Как сверкает утром рано Средь отстиранных окурков Золотистого банана Прополосканная шкурка!

Той, что не давала мне спать

Плачет жалобно и долго За распахнутым окном Перепуганная «Волга» - Просит, чтоб пустили в дом. Или чтобы вышел папа, Стал на страже у ворот: С грязной целью кто-то лапал Лакированный капот!

Старые боги

За длинным дубовым столом Из грубо отёсанной плахи Мы пиво ячменное пьём, И пена летит на рубахи. Мы пьём за горячие дни Сражений, овеянных славой, Когда перед нами склонил Мир целый надменные главы... Но дух боевой оскудел, Порос паутиною молот, В пыли оперение стрел И камень священный расколот... Беззубо жуют разговор, Седыми тряся бородами, Оглохший Перун, лысый Тор И Марс, ослеплённый бельмами.

Милый пустячок

Когда мне было мало лет, Гостеприимный белый свет Был полон удивительных созданий: За огородом жил дракон, Любивший кофе с молоком И ночевавший в старом чемодане. За печкой шустрый домовой Плескался в миске суповой, Украденной из кухни потихоньку, В пруду водился крокодил, Лешак в малиннике бродил, Шуршал ежом и чавкал поросёнком. По вечерам под старый клён Слетались сны со всех сторон - Из Серпухова, Тулы и Каширы, А по утрам среди равнин Вставал румяный жирный блин, Сменяя дольку дырчатого сыра. Катились дни - за годом год... Казалось, больше не живёт Никто в пруду, в малиннике, под клёном... Но дети рассказали мне, Что нынче ночью при луне В колодце квакал камнеед зелёный.

Я тружусь на прокормленье тела

Я тружусь на прокормленье тела. День мой - беготня и суета. А душа молчит осиротело, Чахнет, одинока и пуста. Всё мечтаю: планы я порушу, Заленюсь, прилягу на кровать, Пожалею, приголублю душу, Дам ей, что ли, книжку почитать... Но когда свободная минута Выпадет, секундами шурша, Крепко засыпают почему-то На подушке тело и душа.

1 сентября

В кудрях банты, в оборках подолы, Разноцветные астры в букете - Ручейками стекаются в школы Незаметно подросшие дети. Нервно топчутся папы и мамы, Кто-то хлюпает носом украдкой... Сердце бухает громче тамтама Над раскрытой впервые тетрадкой. Белый лист в ожидании замер. Всё ещё впереди - что-то будет?.. Смотрит детство большими глазами На тропу из младенчества в люди.

Держи меня, стило

Держи меня, стило, Корейская штамповка! Пока чернила есть И тренькает струна, Мне всё ещё тепло, Хотя уже неловко, Ещё тепло с тобой, Родимая страна. Зачем моя любовь - Без веры, без надежды, И не могу уйти Отсюда никуда? Юродствуй и злословь, Больна, страшна, как прежде, - Всё так же лаком хлеб И сладостна вода. И бедный мой язык - Классическая феня, Захлёстнутый петлёй На шее у меня, - Всё так же многолик, Как обещал Тургенев, И держит на плаву До нынешнего дня...

От тебя на губах горячо

От тебя на губах горячо. Положи мне ладонь на плечо. Видишь - синяя светит звезда? Не остынет она никогда. Не погаснет ни в стужу, ни в дождь, Даже если ты вовсе уйдёшь, Даже если забудешь меня Или всуе помянешь, кляня. Просто кто-то - наверное, Бог - Нам на счастье фонарик зажег... Ты сказал: не бывает чудес. А она улыбнулась с небес.

«Почки лопнули в ноябре...»

Почки лопнули в ноябре... В.Герман Почки лопнули в ноябре. В декабре зашалила печень. Врач, явившийся в январе, Прописал корвалол и свечи. С аллергией пришла весна, С пневмонией настало лето. Сплин, колит, нарушенья сна Допекали весь год поэта. И поэтому на заре Так горьки и печальны строчки: Просыпаешься в ноябре - Ан уже набухают почки...

Сырой зимы угрюмый гнёт

Сырой зимы угрюмый гнёт Осточертел вконец. О боги! Солнца мне! - и вот, В укропных зёрнышках, плывёт Солёный огурец! Рассолом дивным напоён Зелёный оголец. В пупырышках со всех сторон, И сладок он, и хрусток он, И как душист, подлец! К картошке, к мясу ли, в кулёш, В рассольник, в холодец - Везде хорош, но коли свеж - Забудешь мир, покуда ешь Солёный огурец! А к водочке... Ныряет в рот - Сподвижник и венец - Душа поёт, земля цветёт, И кажется - поймёшь вот-вот, Чего хотел Творец!

От былых королей ничего не осталось

От былых королей Ничего не осталось, Только тени легенд В закоулках портьер, В тишине галерей Дремлет пыльная старость, Где пришпилен на стенд Кружевной кавалер. От святых и блудниц Ни молебна, ни неги, Только отсветы лиц, Только слово "Христос", Солнце падает ниц На сырые побеги Переплётов бойниц Из обветренных лоз. Шёпот прежних времен, Бледный холод дыханья, Под глубинами вод Колокольная дрожь - Жили. Умерли. Сон, Погружённый в преданья. И сегодня пройдёт, А вчера не вернешь.

Соль земли

Соль земли проступает на свет Очагами уродливых пятен. Красен долг, да вовек неоплатен, Не достанет ни слез, ни монет. И запёкшейся коркой слова Залепили бескровные губы, И крошатся трухлявые срубы, И вода безнадёжно мертва. Только чёрные тени легли По пропитанной горечью пыли - В прах времён, что ещё не остыли В заскорузлой ладони земли.

«Новые времена»

Бледный целлулоид зим и лет Покороблен временем давно, Только жаль выкидывать билет На позавчерашнее кино. В тесной чёрно-белой суете Падает назад солёный снег. На какой завьюженной версте Дотлевает наш кровавый век? Всё больнее молот канонад, Всё мутнее музыка светил, Клочьями сонетов и сонат Вымощен многострадальный тыл - Там, по блеклой плёнке, налегке, Сквозь завалы горя и забот Человечек в мятом котелке В светлое грядущее идёт...

Собачий холод

Собачий холод. Встала б дыбом шерсть, Когда б была,- Да люди слишком голы, И лапы жмут под мокрые подолы, В сырые брюки - У кого что есть. И льёт, и хлещет - Не поможет зонт, И волосы обвисли, как мочало, И у воды Ни края, ни начала - Потопом смыло даже горизонт. Барахтаясь, плыву - Через дворы, Потоки мостовых перемогая, Туда, где маяком Окно мигает Обшарпанной уютной конуры. Где я свернусь Под пледом у огня... Ну, вру - Под старым спальником на вате, И две собаки на моей кровати, Прижавшись, будут греться Об меня.

Сорок

Жизнь прекрасна и легка, Разноцветная река. Мне четырнадцати нету И не будет сорока. Жизнь промозгла и нудна, Тиной тянется у дна, Между крыльями и пылью Всё барахтаюсь одна. Жёстко щёлкнул календарь, Стрелка прыгнула в январь, Слово «сорок», серый морок, Отвратительная тварь! Встану рано поутру, Морду сонную утру, Погляжу на отраженье И прислушаюсь к нутру. Ветер, солнце, облака, Шелухой летят века, Знаешь, мне опять тринадцать На пороге сорока.

Ушёл

Ушёл. Закрылась, скрипнув, дверь. Погашен свет. Я подшиваю счёт потерь Ко счёту лет.

Голубая звезда

Голубая звезда За оплывшим окном, Над озябшей землёй, Запорошенной снегом, В колких корочках льда Заколдованным сном Спит живая вода Под зияющим небом. Исчезают цвета, Только каплей белил Осветлён кое-где Всеобъемлющий кобальт, И звенит пустота Окаймленья светил В колокольцы судеб, Нам отлитые, чтобы Знать - и всё же смотреть В бесконечную синь, Безнадёжно просить Хрупкой милости звёздной, И - отныне и впредь, До последней из зим - Тщетно радугу звать, Понимая, что - поздно.

Табачная копоть

Табачная копоть, Минорная хмарь, Обкусанный локоть Упёрся в словарь. Копаясь на складе Затёртых цитат, Пытаюсь не сладить Пустой плагиат...

Любимому начальнику

Мужчины убегают по домам, Чуть на Кольце зажгутся фонари. Один Вы остаётесь среди дам И трудитесь до утренней зари. Вам отказать не может ни одна: Вам стоит только улыбнуться мило, И будут править тексты допоздна, Покуда в Bic'е теплятся чернила. И будут клеить граночный макет, Искать по урнам сноски и картинки, Печатать, запинаясь, на машинке, Забыв, что у семьи обеда нет... Не знаю, сознаёте ль Вы опасность Возможного вмешательства мужей? В обиде на бессупность и безмясность Сотрудниц Ваших выгонят взашей. И, побросав кастрюли и корыта, Они коммуной дружной заживут, Счастливые, свободные от быта, Вам посвящая вдохновенный труд!

В белых бусах бутонов вишни

В белых бусах бутонов вишни, Перешёптываются травы. Ночь поёт, шелестит и дышит - Слева, справа. За рекой перестук электрички, Лай собак, воркотня лягушек, Соловей вступил в перекличку - Только слушай. Я стою, растворившись в звуке, Онемевшая и пустая. Зеленея, ветвятся руки - Прорастаю.

Закрыв глаза, уйдя в себя

Закрыв глаза, уйдя в себя, И замерев, чтоб не спугнуть Свободную от вещества идею, Случайно залетевшую в наш мир Из бездн неосязаемых пространств, Ты, может быть, её уговоришь Присесть на миг и дать запечатлеть Её портрет неверный на бумаге. И будешь, гордый, как петух, твердить: «Я смог! Придумал сам! Я - автор!» - А она, Витая над измаранным листом, Тут закричит: «Сапожник! Изверг! Я - другая!»

Воспитание чувств

Девочка - не старше первоклашки - С выраженьем, складно, как стишок, Просит денег... смятые бумажки Падают в подставленный мешок. Хочется оглохнуть и ослепнуть - Сердце есть, ей-Богу, - денег нет. Стыдно мне... но пальцы держат крепко Горсточку последнюю монет... Постепенно и неотвратимо, Собственным устоям вопреки, Я учусь лететь, не видя, мимо Жалобно протянутой руки.

Совершенно гениальное

Мы все учились в средней школе. И вот пишу - чего же боле?

Кошмар

Миром движут две стихии - Любопытство и любовь. Неуёмные, лихие - Не борись, не прекословь. Горячи, неукротимы, Безответственны, глухи - Порождают Хиросимы, Гонорею и стихи.

От уставов устав...

От уставов устав, Разбежались мы в разные стороны: Кто направо, кто влево, кто вверх, Кто - привычно - назад... У дорожных застав Кружат, каркая, старые вороны, Предрекая то голод, то мор, То засушье, то град. И напуганный люд, Заслонившись железными ставнями, Сбившись в тесные кучки, дрожит - И, дреколья достав, Выбирает Малют В сторожа, вожаки и наставники, И под каждым столом, торопясь, Принимают Устав.

Небо всё то же

Небо всё то же - ему всё равно: Живы ли, умерли - будут другие... Мерзкая рожа смотрит в окно, Жадно тараща бельма слепые. В копоти смрадной, корява, грязна, Из-под развалин дымящихся встала Слюни пуская, прорва-война - И облизнулась: ей мало.

Герой давно забытых детских снов

Герой давно забытых детских снов Насущной суетою заморочен, Ни звона шпаг, ни плеска парусов Над рыцарем, увиденным воочью. Но я его узнала... шум в ушах, Непрошеное головокруженье... Вся подалась навстречу - только шаг, Смущённое неловкое движенье... Недоумённый взгляд холодных глаз - и мой порыв, мой сумасшедший трепет сорвался горькой нотой - и угас, Но затаённый жар грызёт и слепит... Я с кровью рву невидимые цепи С души, так глупо сочинившей Вас...

В быту коммунальном — особенный шик

В быту коммунальном - Особенный шик: Столовая - в спальне, Казённый нужник, В общественных кранах И газ, и вода, Для всех - тараканов Тучнеют стада, И в частную тапку Общественный кот Любимую тряпку, Уписав, кладёт.

Свистнет ветер за околицей

Свистнет ветер за околицей, Лопнет облако по шву, Солнце, падая, расколется И закатится в траву. Зашипит роса потерянно В жарком ворохе углей, Поплывёт туман над клеверным Звоном гаснущих полей. Закачает небо тонкое Полукруглая волна, Над лесной неровной кромкою Тихо вынырнет луна.

Я сам обманываться рад

Любе, какой она была в 91-м Погадай мне на краплёных картах, Расскажи мне, что со мною будет. Будет худо - говори: не завтра. Люди - звери - говори, что люди. Дом казённый - говори: работа. Чёрный ворон - говори: жар-птица. Обмани - поверю я охотно. Может, и беды не приключится.

Дриада

По зелёным волнам - по листве моря Под серебряный звон - перебор ветра Ты к чужим берегам уплывёшь вскоре За мерцающий край моего света. На моём берегу шелестят ивы, И бормочет ручей посреди луга, Мои годы бегут, растрепав гривы, Стаи белых ночей унося к югу. Под горячей землёй в тесноте дёрна Среди соков травы и мои тоже. Я не смею шагнуть - сплетены корни, Чуть потянешь - сорвут со ступнёй кожу. Я забуду тебя, твоих губ горечь, Только смутно кольнёт в тишине вечной Стон, который, любя, из пучин моря Ты успел переслать на волне встречной. Я сорвусь, побегу, растоптав зелень, На прибрежный песок - и лицом в воду. Цепь кровавых следов оросит землю, И седая полынь даст весной всходы.

Бронированы кони, закованы сердца

Бронированы кони, Закованы сердца, И грёзы - о драконе, О битве без конца, Что воспоют в легенде - Когда-нибудь - а вдруг? И о прозрачной ленте Из недоступных рук.

Вот моя деревня

На пожухших листах, На потухших крестах Ржавчиной - позолота. На полёгших хлебах, На поблёкших губах Капли росы - пота. Над остылой водой, Над постылой бедой Крик журавля вдовий. В потемневших лесах, В помутневших глазах Горя и слез вдоволь. Опустели дворы, Оскудели дары - Господи, что ж осталось? В бесконечных снегах На калечных ногах Старость.

На Васильевский остров не прийти никогда

Выбор сделала просто, Не спросившись, беда: На Васильевский остров Не прийти никогда. Будут львы и каналы, Будет биться и течь Рядом с сердцем усталым Чужеземная речь. Но, минуя границы, Доберутся туда Невский ветер и птицы, Облака и вода.

Крепкий кофе

Крепкий кофе. Пепел сигареты. Скоро утро. Посинели стекла. Шелест капель - за ночь всё промокло. Окна настежь - середина лета. Неполадки в доме и в отчизне. Сын подрос. У дочки грудь и бёдра. Устаю смотреть легко и бодро. Плечи гнутся - середина жизни. Чёрт возьми, встряхнись, седая кляча! Тридцать пять - какие наши годы! Вся хандра - от муторной погоды. Пусть рыдает - нам пора. Ишачить.

Когда я увижу

Когда я увижу, как ласточки вьются над полем, Когда я услышу цикад гипнотический стрёкот, Когда я от счастья замру, переполнена болью - Тогда-то часы захрипят и обвалятся в хохот. Смотри в этот мир, он пока ещё светел и ясен, Люби эту землю, покуда она не остыла, Шепчи ей слова своих песенок глупых и басен - Спеши прикоснуться, ведь время твоё наступило. И я закричу о любви и заплачу о детях, Но стены сомкнутся - исчезнут луга и цикады, И слабые нити державшей сознание сети Порвутся с отчаянным звоном: «не надо, не надо»... Ты вспомнишь меня, моё милое светлое небо? Ответь мне, трава, отзовитесь, берёзы и клены! Ах, если бы в эту минуту привиделся мне бы Мой след, паутинкой в зелёные пряди вплетённый...

Февраль, сопливо хлюпая, охрип

Февраль, сопливо хлюпая, охрип, Потеет снег, простудно плачут лужи, И мы, тоскуя о недавней стуже, Вдыхаем полной грудью свежий грипп. И всходит лихорадка на губах, Носы опухли, как у горьких пьяниц, На скулах подозрительный румянец И мерзкая испарина на лбах... Скажи мне: здравствуй! - отзовусь: апчхи! Надсадный кашель будет мне ответом. И вирус так мечтает быть воспетым, Что я сморкаюсь в новые стихи.

Апрель

Весенний ветер треплет грязные обрывки Пустых надежд, просроченных посулов, Срываясь с грохотом, сосульные отливки Жестяным трубам свихивают скулы, Просоленные немощные корни Сосут блаженно талую отраву, Павлиньей пёстрой радугой подёрнут Источник жизни - сточная канава, Протаявшего неба взгляд бездонный Тускнеет, в пыльных стёклах утопая, И тычется доверчиво в ладони Набухшей почки мордочка слепая.

Подожди чуток

Подожди чуток - Стает мокрый снег, И тепла глоток Выпросит апрель. Что стоишь столбом, Глупый человек? Слышишь - за углом Топчется капель?

Снова март - снова слякоть и лужи

Снова март - снова слякоть и лужи, Суматошливый щебет и гам. Сердце скачет и рвётся наружу - На потеху весенним ветрам. Беспричинны улыбки и слёзы, На губах сумасшедшая трель... Время солнца, веснушек, мимозы И надежды на тёплый апрель.

С горьким всхлипом загнанных часов

С горьким всхлипом загнанных часов Замерли растерянные стрелки. Эхом позабытых голосов Шепчет дождь, мучительный и мелкий. Сквозь шуршанье капель по стеклу Диссонансом сонному уюту С деревянным стуком по столу Раскатились стёртые минуты. Разных форм, размеров и эпох, Патиной покрыты паутинной, Невесомы светлые, как вздох, Чёрные - свинцовые дробины. Сколько их, мгновений, суток, лет Миновало - и какая малость Горсткой тусклых бусин на столе И в усталой памяти осталась...

Темно за окошком

Темно за окошком... Уснул Задёрганный, загнанный город. Лишь ветра занудливый гул Да жёлтый зрачок светофора. В неоновом жидком огне Хрип Центра, больной и усталый, А дальше - в горячечном сне Ворочаясь, стонут вокзалы. А дальше, в ячейках квартир, Стандартных, железобетонных, Забылся в беспамятстве мир Окраинных спальных районов. А дальше - леса, и луна Над ночью мороза и снега, Где дышит сквозь зиму весна Мечтательной сонною негой.

Глухого ветра заунывный стон

Глухого ветра заунывный стон, В углах толпятся прожитые годы, И памяти краплёную колоду Тасует шулер - вероломный сон. И помню ясно цвет волос и глаз, Но нет лица - растаял образ зыбкий, Осталась только бледная улыбка - Последний луч, который не угас. А за окном качается рассвет, И белый снег стирает контур черный, И исчезает город, обречённый - И ничего незыблемого нет.

Год за годом, тик за таком

Год за годом, тик за таком - Перестук колес. Прежней жизни тонну с гаком Тянет паровоз. Вот в вагончике купейном Лампа у окна, Чаю бледного налей нам За любовь до дна. За сермяжный, за бумажный Суматошный быт, За фуражный, за багажный Скомканных обид. Старый груз по стыкам новым По крутой судьбе... А в вагончике почтовом Письма не к тебе.

Меняется всё

Меняется всё - имена, Надежды, любови, приметы, Но так же стоит у окна Тяжёлое пыльное лето. И та же сухая трава Пластаясь, хрипит под ногами, И так же болит голова, И так же - кругами, кругами Заезжена, топчется жизнь Клячонкой по сельскому току - Тяни, надрывайся, кружись - Без складу, без ладу, без толку... И только осколками сна - Свежа, безрассудна и пылка- Была же когда-то весна... Не помню. Стучит молотилка.

Тихо фыркает газ

Тихо фыркает газ, Тихо тренькает джаз, Тихо булькает в кране вода. Как ни пой, ни пророчь, С неизбежностью ночь Проползёт - и настанет среда. Круг, и выхода нет - В неизбежности сред Протекает наш жизненный путь... Перекрыть этот джаз - Как и воду, и газ - Ручку круглую довернуть...

Серая стынь

Серая стынь. Корявые тени. Крючит подагра корни растений. Снега былого бурые кучи Шкрябают брюхом волглые тучи. В узкую щель меж небом и сушей Еле протиснешь тело и душу. В мутной белесой тине рассвета, Где утонуло снулое лето, Где, разбухая, время стирая, Вечный февраль - от края до края.

Печальный шёпот

Печальный шёпот плещет в облаках, Плывёт в ушах, пластается полями, Последней лаской стынет на щеках И опадает легкими слоями Пыльцы и пепла, соли и слюды Прозрачных крыл, изломанных полётом, На струи трав, на зыбкие следы Последнего непрочного оплота, Сплетённого из обветшалых слов, Безвременно поблекших сновидений, Где жалобно бормочут из углов Забытых истин выцветшие тени - Печальный шёпот...

Орфею

Тяжёлая недвижная вода Темнее нефти, твёрже мармелада. Мне рано. Мне ещё нельзя туда, На дальний берег собственного ада. Под гнётом необъятной тишины Ни плеска, ни дыхания, ни света. Шепчу: вернись! вернись - хотя б во сны. Туман. Молчанье. Даже эха нету. И так стою - минуты ли, года - На полпути, пустой, усталой тенью, Пока глухая тяжкая вода Вползает внутрь - и близится забвенье.

Лёгким шагом по прозрачной глади

Лёгким шагом по прозрачной глади, Воздух держит, плотен и упруг. Выше, выше... а внизу и сзади Тает призрак бесполезных рук. Небо ближе, звёзды тянут губы, Как прекрасен холод пустоты! Нежный звук - кузнечики ли, трубы Или это отозвался ты? Здравствуй, ветер! до свиданья, ветер! Возвращаясь на круги своя, Прилетай! сегодня на рассвете Метеором падать буду я.

По-пытка

Чёрный ворон, что ты вьёшься... У Эдгара у Аллана так таинственно и странно Нижет звуки без изъяна неустанная строка, На губах моих клокочет долгий «карр» из тёмной ночи, Что-то чёрное пророчит неотступно, на века, Что-то мне поведать хочет, непонятное пока - Я не знаю языка. Подхватив размер чеканный, мну словарик мой карманный, Скрылась суть во мгле туманной, видно, планка высока, Но и поверху хватая, бормочу - опять читаю, От восторга чуть не тая, с пожелтевшего листка - В этой музыке витаю, улетаю в облака, Хоть не знаю языка. Размечталась над страницей - и накарканная птица Не замедлила явиться и взглянула свысока, Повела крылом вальяжно, клювом щёлкнула - и важно Оглядела вал бумажный, всё, что вывела рука. И теперь в тиши полночной плачу, ибо знаю точно, Что замкнулся круг порочный - неотвязная тоска: Мне сказал мой ворон, сочно выделяя букву «к»: «Карраул - без языка!»

Холодный купол сентября

Холодный купол сентября В оправе золота и меди. Ветвей сплетённых якоря Дрожат под гнётом спелой снеди. Дрожат, но держат - и плывёт Сияющим хрустальным шаром Пронизанный ветрами свод И пашня, пышущая паром, И шёпот трав, и тихий плеск, И звон, и трель, и грай вороний, И солнца утреннего блеск В хрустальной капле На ладони.

Звенит невидимо струна

Звенит невидимо струна, Мытарит душу. Дрожит и плавится у дна, Плотины руша. В глазах мутнеет, голова Болит и кружит, И бьются в темени слова, Ломясь наружу. А что сплело их на листе Единым целым И что звенело в темноте - Не наше дело.

Простонал под ногой порог

Простонал под ногой порог, Бухнув, дверь обрубила выбор. Время вышло, отмерен срок, Будь что будет - ты был. Ты выбыл. Белый холод пустых дорог, Небо бурой набрякло мутью, До поджилок слюды продрог Безымянный гранит распутья. Что без толку пытать судьбу? Право сгубит ли, лево вломит, Оделит ли дубьём по лбу, Бросит бредить ли на соломе - Всё одно... Как ни долог путь, Как ни сбиты о камни ноги, Доведёт - и когда-нибудь Рухнешь замертво на пороге.

По снегу пегому луна

По снегу пегому луна Легла сиянием и тенью, Нелепое петлянье сна Сменяя плотностью плетенья. Подспудный морок глубины Клубится возле лунной глади, И пена ранней седины Пятнает спутанные пряди, И давит свет, и тянет гнёт На дно в серебряную реку - Пока устало не мигнёт Густое облачное веко.

Инь-Ян

Счастья горький дым, Сладкий привкус бед - Это Ян и Инь Чёрно-белый след. Мир сей двуедин - Абсолюта нет. Если Ян, то Инь, Если тьма, то свет. Если грудь в крестах, То на сердце шрам. За звезду в руках Плата - боль и срам. Медленно течёт Жизнь, всегда права: Левый поворот - Значит, правых два. Сквозь двойную суть Мировых начал Как проложен путь - Не твоя печаль. Следствий и причин Не разъять кольца. Нету Ян без Инь Волею Творца.

Громкий стук

Громкий стук. Отодвинув засов, Я кричу в темноту: «Кто там?» Никого. Просто сердце стучит.

Осень лиственниц

Осень лиственниц - призрак дождя. Льются иглы с колеблемых веток, Бледно-жёлтыми каплями света Письмена на земле выводя. Стылый воздух сырой и тугой От густого бульона тумана, Но сияет тепло и желанно Тонкорунная вязь под ногой. Жаль, неведом мне странный язык Той усталой узорной печали - Если б знать, что они означали, Иероглифы лиственных книг? Память лета и шелест былой, Зелень зрелости, боль увяданья, Или, может... Но тут тетя Маня Повела по асфальту метлой...

Мокрым снегом плевки по лицу

Мокрым снегом плевки по лицу. Год и век ковыляют к концу. И я тоже, согнувшись, бреду По бугристому склизкому льду. Вроде день, а не видно ни зги. То ли тучи сегодня низки, То ли Солнце остыло навек, Окунувшись по маковку в снег. Каждый шаг - в пустоту, в немоту. Оскользаюсь, кружу на лету, Рассыпаюсь в промозглую взвесь - Я повсюду и все-таки здесь. Это я на земле, на траве, Это я на твоём рукаве, Талой каплей на тёплой губе Я сегодня вернулась к тебе.

Алый сполох заката

Алый сполох заката Замигал и потух. Капли звонким стаккато Огорошили слух. Гулко хлопают листья И уносятся прочь Между хлябью и высью В неоглядную ночь В ледяной круговерти Погружаясь на дно, Утопающий ветер Барабанит в окно.

Красная площадь (левый марш)

Беспорядочный лязг металла, Сапоги по брусчатке: левой! Левой! И ртов оскалы - Урра! Всходы танкового посева. Уши глохнут, в глазах от ряби Красных пятен - туман и резь. Небо медлит развёрзнуть хляби. Морок, сгинь! Нет - навеки здесь Эти ржавые груды стали, Этот марш вдоль трибун и башен, Где скелеты в папахах встали Насладиться величьем нашим. Вроде ныне не то, что прежде, Мне смотреть бы на вещи проще... Всё трясу головой в надежде Видеть просто пустую площадь...

Ей не было нужно видеть его

Ей не было нужно Видеть его, Чтоб видеть его лицо. Он мог отвернуться, Он мог уйти, Уехать, в конце концов - Но если хотела, Она всегда Смотрела ему в лицо. Он был человек Совсем не плохой, Он даже не был лжецом, Но слишком тяжко Из года в год Следить за своим лицом. И он, отчаявшись, запер дверь И щели залил свинцом. Он жил во тьме, Ел наощупь хлеб, А горе глушил винцом, Смыкались стены И потолок Сырым бетонным кольцом, А время кромсало И мяло то, Что было его лицом. И через тысячу Долгих лет Он выбрался на крыльцо - Седым и старым, Забывшим свет И свежий воздух слепцом. Из всех знакомых Она одна Узнала его в лицо.

Говорят, что с глаз долой — из сердца вон

Говорят, что с глаз долой - из сердца вон. Почему же не проходит - он? Я из сердца рву амурову стрелу, Складываю в кучку на полу. Сколько дерева! Последняя - вчера... Хватит хворосту для доброго костра! Знать, за что-то невзлюбил меня пострел - Иль лицензию имеет на отстрел?

Пушист и холоден

Пушист и холоден - и всё-таки живой. Так никогда с живыми не бывает, Но ты живой - и ветер ножевой Тебя сдувает, давит, убивает. Распластан бесконечной чередой Бредущих, едущих, ушедших и грядущих, Оставишь им - и свежею водой Оделишь всех на свете ныне сущих. Но это после - а пока живи, Стекай на лед недолговечным мехом И в нашей застоявшейся крови Гуди весёлым животворным эхом.

Армагеддон был вчера. (Конь первый)

Над закопчённой планетой Ужаса, боли и смрада, В пепле седого рассвета Из рукотворного ада Видишь - вздымается башня, Флюгер танцует на шпиле, Чувствуешь - больше не страшно, Слышишь - стрельбу прекратили? Вспыхнули трубы и струны Кружевом песни победной... Что же под всадником юным Конь подозрительно бледный? Плещет мелодия в уши, Скинуты лики и рожи. Светятся голые души Сквозь ненадёжную кожу. Битвы окончены! ныне Мир воцарится и счастье! В мёртвой оплывшей пустыне Жалобно плачет ненастье...

Над землёй пустой и бедной... (Конь второй)

Над землёй пустой и бедной, Под луной - копейкой медной, Где угрюмый всадник бледный Гонит бледного коня, Где конец судьбы и мира, Славы, власти и кумира - Лишь одна шальная лира Спотыкается, звеня. И срываются эпохи Меж куплетами на вдохе, И события, как блохи, На загривке бытия Жалят, возятся и скачут, Миг - и жизнь летит иначе Под копыта бледной клячи, Память деснами жуя. Кто сказал, что всё пустое, Что барахтаться не стоит, Что давно по росту строит Нас сержантский трубный глас? Нет, надеяться не поздно - Бьётся полночью беззвёздной Эхо песни, несерьёзной Даже в самый Судный час.

Вздрагивает вытертая шкура... (Конь третий)

Вздрагивает вытертая шкура, Шлёпают раздёрганные губы, Свесив гриву, старый и понурый, Сонно ждет - когда же грянут трубы? Загудят - и властной силой долга Вскинется, по жилам пламя хлынет, И поскачет по горам и долам В зареве предсказанной Полыни. Слабых сосен валятся будылья, Под копытом лопаются скалы, И косарь распластывает крылья, Ухмыляясь костяным оскалом. Стонут звезды, вспахивая землю, В муках потерявшую обличье... Старый конь блаженно в стойле дремлет, Предаваясь мании величия...

Мне тридцать лет

Надоели рамки тесных приличий! Засвистать бы на весь город по-птичьи! Со скакалкой бы пропрыгать Тверскую! Очень хочется - ан нет. Не рискую. Перестать бы молча плакать в подушку Да исчеркивать листа четвертушку! Посмотреть бы Вам в глаза, не краснея! Очень хочется - ан нет. Не посмею. Стены вежливой холодности руша, Позвонить бы Вам да вывернуть душу! Расхрабрившись, всё бы высказать честно... Очень хочется - ан нет. Неуместно. Ах, как школьной той мне наглости жалко! Но повешена на гвоздик скакалка. Телефон молчит и ждет, искушая... Очень хочется - ан нет. Я большая...

Сельскохозяйственная песня

От рёва и грохота Громадного города, От рыка и рокота Моторов и шин К ручейному клекоту, К медвяному шепоту, К жужжанью и стрекоту Весною спешим. С граблями, лопатами, С рассадой, цыплятами, С шальными ребятами, С азартом в глазах - Ах, богоугодные Труды огородные, Страда всенародная, Вселенский размах! Упорные бдения Над каждым растением, Полив, удобрение, Прополка, полив... А иволги пение, А луга цветение - Пустяк, развлечение Для тех, кто ленив. Но зимними вьюгами, Воюя с недугами, Хозяйки с подругами Под липовый чай Мечтают о лете - Росе на рассвете, Ромашках в букете И грае грача, Твердя: «Мы от грохота Огромного города - От рыка и рокота Моторов и шин - К ручейному клекоту, К медвяному шепоту, К жужжанью и стрекоту - Не к грядкам бежим!»

Колыбельная

Нинке Тёплый и беспомощный спросонок, Завозился, хныкая, ребёнок - Кто-то обижает малыша. Серый волк напал на человека, Или сцапал рак беднягу грека, Или кошка слопала мыша... Или комары рассвирепели, Или занял лучшие качели Старший брат - бессовестный пацан, Или надо драпать от собаки, Или довести дневные драки Надо до победного конца... Мы сейчас кошмар прогоним этот. Хочешь, провожу до туалета? Ну, не плачь, я здесь, прижмись ко мне... Спи, котёнок, - не уходит мама... Как ты днём сварлива и упряма И какая милая во сне!

Юбилейное

Десять лет в законном браке! И не грызлись, как собаки, Но любезничали, аки Пара сонных голубей, И гнездо в пятнадцать метров Из дерюги и из фетра Свили, чтоб прикрыть от ветра Двух разбойников-детей. Не нажили миллионов - Деревянных и зелёных, И кетчупа в макаронах Было вдосталь не всегда, Но любовь не оскудела, И супружеское дело Исполняли мы умело Все прошедшие года.

Кухонная лира

Распустились домочадцы - Нарушают мой покой, Заставляют подыматься В мой законный выходной. Я варила и стирала, Мыла, стряпала стихи, Забралась под одеяло - Пели третьи петухи. «Отосплюсь, - мечтала сонно, - На работу не пойду, Дам им утром макароны И обратно упаду.» Но увы! Не тут-то было: Детки встали в семь утра. Утопили в ванне мыло, В кухне пролили чернила, Нина Саню укусила, Саня громко заорал... Тут уже не отоспаться, Кончен тихий праздник мой... Обнаглели домочадцы - Заставляют подыматься В мой законный выходной...

Как металась она

Как металась она, Как кричала, полна Горя! Как играл гитарист - Струны стоном рвались, Вторя. Как сочувствовал зал, Как, сглотнув, замирал - Слушал, И за голосом ввысь Как покорно неслись Души... Умер стон, замер крик - И заныло внутри - Спела... И со вздохом душа Поплелась не спеша В тело...

Еловая субмарина

Ярко-жёлтая, как лютики весной, То ныряла, то взмывала над волной, Подставляла солнцу круглые бока, Перископом задевала облака. А в кильватере шальная стая шпрот Всё сбивалась с рок-н-ролла на фокстрот, И плясала толстопузая макрель, Плавниками задевала параллель. По-гитарному бренча, меридиан Звонко щёлкнул по макушке океан, И взметнулась оскорблённая волна, И шарахнулась испуганно луна. Джунгли свесились пучками, как шпинат, Из авоськи мировых координат. Извиваясь и елозя скользким дном, Ходят реки по Европе ходуном. И сквозь это безобразие плывёт Чудо-юдо-рок-н-ролло-битлоход.

Сколько долгих веков

Сколько долгих веков Среди сов и волков, По корягам и бурелому, По дремучим лесам, По зыбучим пескам, Под созвездием незнакомым Мы упрямо брели По колена в пыли В край зелёный - обетованный, Где с кулак - виноград И растёт мармелад Вперемежку с небесной манной. И свершилось - дошли До желанной земли, Только где ж молочные реки? Тот же плуг, тот же кнут, Так же стонут и пьют В тех же рубищах человеки... И, потупив глаза, Поплелись мы назад И с тех пор в дороге поныне, И мечтаем о том, Как мы завтра найдём Чуть живой колодец в пустыне...

За небом небо и за дверью дверь

За небом небо и за дверью дверь, И нет конца - за летом снова снег, За снегом зелень - вечных нет потерь, Но нет и обретения навек; И неизменен лишь круговорот: День - ночь, рожденье - гибель, бденье - сон Да, может быть, незримо вечен тот, Кто ведает вращением времён.

Голубая звезда

Голубая звезда За оплывшим окном, Над озябшей землёй, Запорошенной снегом, В колких корочках льда Заколдованным сном Спит живая вода Под зияющим небом. Исчезают цвета, Только каплей белил Осветлён кое-где Всеобъемлющий кобальт, И звенит пустота Окаймленья светил В колокольцы судеб, Нам отлитые, чтобы Знать и всё же смотреть В бесконечную синь, Безнадёжно просить Хрупкой милости звёздной, И отныне и впредь До последней из зим Тщетно радугу звать, Понимая, что – поздно.

Мои мужчины

Мои мужчины – тени и мечты. Когда-нибудь ты осознаешь это. Любой из них был дивный рыцарь света, А в прозе жизни оставался ты. Я виновата: вскормленница книг, Я всё искала призрачного сходства С туманным идеалом благородства, А ты питаться вовремя привык. Теперь, под тёплым маминым крылом, Ты греешься, уютен и обласкан, А я всё верю небывалым сказкам Да кое-как тянуть пытаюсь дом. А рыцарь света на лихом коне Всё скачет в ночь – наверно, за Граалем, Цель далека, и взор его печален, И ни единой мысли обо мне...